Чёрная капля (фрагмент повести "Чёрная книга")

"...Сам он редко вспоминал то время.
Он уже и не помнил, каким он был тогда. Догадывался, что значительно лучше, но насколько лучше и в чём, никогда не старался определить.
Всё это уже неважно, иногда думал он. — Делаешь свой осознанный выбор и о прошлом необходимо забыть. Даже если ошибся, вспоминать нечего — вернуть ничего нельзя.
Но сказать так легко, а в жизни всё происходит иначе — думай не думай, но прошлое иногда напоминает о себе. — Полез на антресоли за валенками и наткнулся на пыльную папку с рукописью, а в ней… сотня стихов.
Примерно так было и у него, разве что полез он не на антресоли, а на верхнюю полку в кладовке, и не за валенками, а расчистить место для банок с маринованными огурцами. И стихов оказалась не сотня, а чуть меньше, но кроме обычных стихов ещё две поэмы, а в довесок несколько рассказов, но последние были так себе…. Он бегло их пролистал и выбросил в мусорное ведро.
Стихи же, наоборот, ему даже понравились, они позволяли понять, как он мыслил в те далёкие времена, о чём думал, о чём мечтал, каким когда-то был.
Это было опасное знание. 
И подсознательно он это понимал, но всё равно попался. 
Взял и приоткрыл завесу прошлого, хотя для себя уже давным-давно решил никогда в него не возвращаться.
Возвращаться вообще никогда нельзя — плохая примета, а возвращаться в прошлое — плохая вдвойне. — Не заметишь сам, как окажешься вне реальности и если пробудешь там достаточно долго — вернуться туда, откуда ушёл, будет почти невозможно…. Но это ещё половина беды — даже если чудом вернёшься, прежним уже не быть никогда — гарантированно и навсегда станешь другим.
Но он не верил в приметы, перешагнул невидимую черту и оказался выброшен в 1990 год, в какой-то длинный коридор одного из домов по Моховой улице города Ленинграда, прямо к коричневой деревянной двери с номером на табличке 803.
Он значительно помолодел, но это его даже не удивило — он полностью погрузился в иную реальность, изменился мгновенно, и его переход показался ему абсолютно естественным.
Так вот.
Он стоял перед этой дверью, держа в левой руке достаточно увесистую папку для бумаг, но не решался войти. Он знал, что его там ждут, помнил, что заранее договорился о встрече, но что-то его держало.
Робким он никогда не был, но момент казался ему очень значительным.
Там за деревянной дверью ему должны были рассказать, стоит ли он хоть что-то в этой жизни.
Он волновался и даже немного вспотел. Выдохнул пару раз, стараясь взять себя в руки. Постучался легонько в дверь. Взялся за дверную ручку, медленно её повернул и потянул дверь на себя. Она с лёгким скрипом открылась.
Он заглянул в комнату и увидел три письменных стола, три стула за этими столами. Шкаф с книгами, окно в противоположной стене и никого из людей.
На мгновение он опешил, не зная входить или нет в эту комнату. И… решил всё-таки не входить. Развернулся и увидел… стройную темноволосую девушку в больших круглых очках, которые почти не портили её симпатичного лица.
Она оказалась прямо напротив него и, видимо, хотела попасть в эту комнату, но он загораживал вход.

— Вы, наверное, Владимир? — спросила она.
— Да, — ответил он. — А вы Ирина Константиновна?
— Нет…, — засмеялась она. — Ирина Константиновна скоро придёт, но она предупредила меня о вашем возможном визите. Меня, Катя, зовут.
— Очень приятно…. Тогда я, наверное, лучше…, — неуверенно ответил он.
— Ни в коем случае, — улыбаясь, прервала его она. — Проходите в комнату. Подождём Ирину Константиновну вместе.

Красивая у неё улыбка, подумал он, и прошёл в комнату вслед за ней.
Девушка усадила его за один из письменных столов, сама села за другой, украдкой поглядывая на него. Говорить им пока было не о чём, но пауза длилась недолго. Буквально через несколько минут в комнату вошла женщина лет сорока.
На мгновение остановилась на пороге, заметив его…

— Здравствуйте, — сказала она. — Владимир я предполагаю.
— Здравствуйте, — ответил он, снова немного волнуясь.
— А меня, как вы уже догадались, зовут Ирина Константиновна.
— Очень приятно, — ответил он слегка дрогнувшим голосом.
— Да не волнуйтесь вы так. Берите стул, садитесь поближе, — она кивком указала на свой стол, — нам есть о чём поговорить.

Он сделал так, как она сказала.
Она выдержала небольшую паузу.

— А теперь о главном, — сказала Ирина Константиновна, — мы рассмотрели ваши произведения.

Катя, за соседним столом улыбаясь, закивала головой. Ирина Константиновна сурово посмотрела на неё.

— Видите, — смягчая свой взгляд, обращаясь обратно к нему, продолжила она, — Ещё ничего не сказала, а уже всё понятно. Поклонники из-за столов выпрыгивают.

Он с удивлением, всё ещё не очень понимая, о чём речь, не отрываясь, смотрел на неё.

— Именно так, — добавила она, — хотя, положа руку на сердце, стихи сыроваты. Над ними следует поработать, и я в этом вам помогу.

Катя, вытянувшись за соседним столом, улыбнулась шире.

— Целую сотрудницу для этого выделю, тем более что она сама ждёт, не дождётся…

Катя, не убирая с лица улыбки, в странном приветствии вскинула руки вверх, выражая согласие.

— Спасибо, — немного невпопад сказал он.
— Благодарить рано, — сказала Ирина Константиновна. — Подготовим стихи…. И если их окажется необходимое для сборника количество, я порекомендую их к публикации. Если их окажется для сборника недостаточно, попробуем включить их в наш ежемесячный альманах.
— Спасибо, — снова ответил он, глядя во все глаза на Ирину Константиновну и невольно улыбаясь.
— И перестаньте благодарить. Что касается стихов — ещё ничего не решено — окончательное решение примет редакционная комиссия, я лишь дам рекомендации. Но вот что касается вашей поэмы «В неведомой стране…» — я сама готова вас благодарить. — Очень яркое произведение. У вас несомненный талант. Жаль, что напечатать её нельзя. Но вы сможете её прочесть на одном из наших художественных вечеров — ближайший — она взглянула на календарь, висящий на стене — уже в эту пятницу.

Владимир ничего не ответил.
Последние слова Ирины Константиновны смутили его. Поэму, о которой она говорила, он не собирался отправлять на рассмотрение. Мало того, он решил не показывать её никому. И он был уверен, что её не отправлял. Наверное, забыл выложить из пачки стихов, которые отправлял…, подумал он.
Женщины приняли его молчание по-своему.

— И не надо смущаться, — сказала Ирина Константиновна, — написано смело не спорю, но рамок допустимого, на мой взгляд, не перешло. Словечки эти ваши бесконечные…, можно бы пореже, но ведь не матом же и, … наверное, без них не обойтись.
— Соглашайтесь Володя, — сказала Катя, — там будут только свои и им будет очень интересно вашу поэму послушать. Познакомитесь с другими поэтами. Может быть, кто-то и из редакции будет…
— Ну, так как? — спросила Ирина Константиновна. — Включать вас в список выступающих?

Володя, стараясь не покраснеть, посмотрел сначала на неё, потом на Катю — та опять улыбалась и кивала головой, и ответил «Да».

— Вот и славно, — подвела итог Ирина Константиновна. — В пятницу выступите, заявите о себе, всё остальное будет сделать проще.
— А где проходят эти вечера? — спросил он.
— Да здесь же в нашем здании на первом этаже. Рядом с вахтой висит объявление.
— А что делать с этим? — он показал свою папку для бумаг.
— Пока оставлять ничего не надо, может затеряться, — сказала Ирина Константиновна, — то, что вы прислали, мы уже видели, принципиально обо всём договорились, до понедельника у нас с Катериной свободного времени всё равно не будет, разбираться с чем-то ещё мы не сможем. А вы со своей стороны посмотрите — уберите неточности, поработайте со своими произведениями, а с понедельника начнём разбираться с ними вместе.
— Хорошо, — ответил он, понимая, что аудиенция закончена.
— Тогда до свидания, — сказала она. — И не забудьте про пятницу.
— До свидания, — ответил он, поднимаясь со стула.
— Ирина Константиновна, — вмешалась Катя. — С самого утра хотела вас спросить, но всё забывала… Можно мне сегодня пораньше уйти…. Пожалуйста! Очень надо!
— Но у нас же отчёт для редакции… Времени и так почти нет…

Володя, как встал со своего стула, так и стоял столбом, не решаясь нарушить диалог женщин, глядя на них попеременно.

— Завтра же всё наверстаю, если нужно задержусь…, — тараторила Катя.

Ирина Константиновна посмотрела на неё. Улыбнулась. Взглянула на Владимира.

— Ладно, чего уж с вами поделаешь. Идите.
— Спасибо Вам Ирина Константиновна, — сказала Катя. Мгновенно побросала в свою сумочку всё необходимое. Вышла из-за стола. Быстрым шагом подошла к Владимиру. Взяла его под руку и увлекла за собой вон из кабинета.
— До свиданья, Ирина Константиновна, — крикнула она на бегу.

Володя тоже хотел попрощаться ещё раз, но дверь захлопнулась раньше, отсекая их от кабинета, а уже в следующую секунду кто-то очень громко выкрикнул его имя прямо ему в ухо — он даже зажмурился от неожиданности — и одновременно с этим очень больно ударил в плечо.
Он тут же снова открыл глаза и увидел перед собой жену с банкой маринованных огурцов в левой руке. Правая её рука была свободна.
Ей-то она и врезала мне в плечо, понял он.

— Вообще-то больно, — сказал он, потирая ушибленное место.
— Как-то нужно приводить тебя в чувство. Застыл в кладовке на пятнадцать минут. Кричала — не дозовёшься…. И от плиты было не отойти. Когда освободилась, пришла и врезала.
— Извини Маша, задумался.
— Никакого толку от тебя нет. Дел-то всего ничего — разобрать полку, поставить банки, а ты стоишь, свои стишки перебираешь. Выкинуть их давно пора на помойку. Выкинуть и забыть, а ты…

Вообще-то она была права. Он и сам иногда так раньше думал. Но раньше он никогда не покидал границы реальности, а в этот день вылетел из неё, как пробка. Вернуться обратно он, правда, сумел, но потерял безвозвратно пятнадцать минут объективного времени и стал за эти пятнадцать минут совершенно другим.
А она всё говорила и говорила.

— А почему ты думаешь, что твои огурцы важнее моих стихов? — резко оборвал её он. — Да я скорее твои банки на помойку выкину.

Она замолчала. Так он с ней никогда не разговаривал. Ей стало очень обидно, и не сказав ни единого слова, она вернулась на кухню и тихо заплакала.
Ему стало жаль её, он ужаснулся тому, что натворил, снова на время стал прежним и побежал следом за ней вымаливать прощение.
Через час всё улеглось.
Папка со стихами оказалась на другой полке, место для огурцов было расчищено, банки встали на свои новые места, но изменения, произошедшие с ним, никуда не ушли.
Поздно ночью, когда Маша уснула, он тихонько пробрался на кухню с блокнотом и шариковой ручкой в руке и тайком от неё написал стихотворение:

Чёрная капля.

Страхи, сомнения, мрачные мысли,
Чёрная капля в чаше души.
Слагаю в уме невозможные числа,
Шепчу сам себе — Не спеши…

Тысячи дней на сотню счастливых,
На десять безумных ночей.
Годы разлуки для нескольких милых,
Ждущих вдали очей.

Кто я теперь? — Не знаешь, не смоешь,
Столько не выплакать слёз.
Где я теперь? — Расстояние не скроешь,
Столько не будет грёз.

А ещё через неделю и уже ни от кого не таясь, он взялся за написание своего фантастического романа.
Это казалось ему невероятным.
В его сознании рождались удивительные образы — целый бесконечный мир — бездна без конца и края. Он вглядывался в эту бездну, она отражалась в его глазах, а он старался описать на бумаге то, что смог разглядеть.
А ещё через три месяца от него ушла Маша.
А спустя ещё несколько месяцев после этого, он закончил писать свой роман.
А в далёком 1990 году он всё ещё просто шёл по улицам города Ленинграда рядом с Катей, не очень-то понимая, куда и зачем он идёт. Им обоим нравилось просто вот так идти рядом и разговаривать. Останавливаться ненадолго в той или иной кафешке, а затем идти дальше и дальше.
И они даже не заметили сами, как поздно вечером того же дня оказались в маленькой Катиной квартирке, где-то на окраине города.
Это их движение, если смотреть со стороны, было абсолютно естественным, ведь двигались они по велению души, отдав себя на волю судьбы, а та, в свою очередь, безошибочно привела их туда, куда и было им нужно.
И обнаружив себя там, они даже не удивились… И практически сразу оказались вдвоём в одной постели..."
***
Это фрагмент повести "ЧЁРНАЯ КНИГА".